Ложусь поспать полчасика, максимум – минут сорок…

Вы скажете – отключить?

Не могу я его отключить.

Я же должна звонить дочери, когда она моет кота или застряла каблуком в решетке в метро…

* * *

Туманное утро. Прямо скажем, восемь часов чудесного нерабочего дня, когда можно выспаться.

– Как, ты что, все еще спишь?!

Мама. Чудесная, нежнейшая мама, человек с активной позицией и избытком свободного времени.

Кроме того, мама (храни ее Господь) верит в потустороннее.

В первые же секунды телефонного разговора выясняется, что я безответственно сплю в тот момент, когда на нашу планету, согласно сообщениям газеты «Мир Загадок», наконец-то приземляется «посольство Федерации Света» в составе трех флагманских инопланетных кораблей, а я намереваюсь встретить это событие в пижаме и без макияжа.

Я не сдержалась. Все понимаю. Мать одна, надо иметь совесть, терпение, милосердие, понимание и всепрощение. Стыдно мне. Выговор в карму.

Проснувшись еще раз в девять утра от мук совести, я решила перезвонить маме, чтобы извиниться и узнать, как проходит высадка инопланетного разума и не надо ли чего от меня лично.

– Ты мне мешаешь, – сказала мама, – у меня стриптизеры, я перезвоню позже.

Отжав кнопочку, я приуныла. Вторник. 9, повторяю, утра. Тихая пожилая дама. Одинокая. Ведь черт знает что это может быть…

Перезваниваю еще раз. Мама очень раздражена.

– Что тебе?!

– Мама, а сколько их, стриптизеров этих?

– Двое, естественно! Оставь меня в покое!

Нет, я не зануда и не приставала. На пожелание «оставить в покое» я реагирую с удовольствием и немедленно оставляю… Но в девять утра и семьдесят три года?! Всесторонне обдумываю емкое понятие «прайвиси». Прихожу к неутешительным выводам. Жду полчаса. Перезваниваю.

– Мама, извини, я не хочу вмешиваться и контролировать твою жизнь, но…

– Ты невыносимо мешаешь, – чеканит мама, – в потолок бьет фонтан, и сейчас придут таджики. Отстань, я перезвоню через час.

Провожу час в размышлениях о вечном. В частности, о том, что к Федерации Света стоило бы обратиться за помощью по ряду вопросов и визит, в общем, следует признать своевременным, если не запоздалым.

Через час перезвонила мама.

Да нет, в общем – ничего особенного. Мама живет на втором этаже, на третьем снимают квартиру два стриптизера из гей-клуба. «Очень милые мальчики». Вчера ночью эти два работника культуры зарядили стиральную машину и ушли на производство. Машину замкнуло. Произошел пожар, совмещенный с потопом.

Явившись по утру с работы, юноши были неприятно изумлены и пошли с визитом этажом ниже, чтобы узнать, сильно ли огорчена мама и на какое бабло они попали. Оказалось, что протек только шкапчик за унитазом и оба нетрадиционных танцора так обрадовались, что охотно отозвались на просьбу мамы «подкрутить на кухне крантик». Да, именно поэтому струя била в потолок и все ждали таджиков-сантехников.

– Мама, так как инопланетяне? – спросила я.

– Издеваешься? – с горькой кротостью поинтересовалась мама. – Ну-ну. Вот доживешь до старости…

* * *

Маменькин нынешний кот – люмпен.

Жаль, но приходится это признать.

После кончины в глубокой и почтенной старости ее персидского кота (предмета всеобщего восхищения и моей аллергии) маменька решила домашних животных более не заводить и скорбеть об усопшем в одиночестве.

Лично я к покойному теплых чувств не питала, так как, несмотря на неоспоримую красоту, характер он имел мелочный и склочный. Кроме того, гуляя по дачным угодьям, он собирал на свое персидское пузо листья, сучья и мелких лягушек, которые из него приходилось вычесывать под монотонные жалобы клиента. К тому же кушал он очень выборочно и удовлетворить их величество было не просто. Когда же кысу ловили с естественным желанием почесать за ушком, кысо смотрело презрительно и на кысином табло явно читалось: «Мой папа был персидский подданный. А вы, батенька, смерд. Ничего личного, простая социология!»

Маменька, однако, покойного обожала, выгораживала и приписывала ему выдающиеся морально-нравственные качества.

Нового кота в маменькин дом принес друг юного шалопая-соседа, которого выгнала на улицу любимая женщина. Тот ушел – с трусами в сумке и котом в пет-контейнере.

Судьба у юноши оказалась хромая. Прежде чем осесть где-то далеко за МКАДом, он вдоволь поскитался, таская за собой кота в контейнере. От жизни по вокзалам и без того помоечное млекопитающее приобрело характер совершенно отчаянный, начало бросаться на всякого, кто открывал его пластмассовое жилище, приспособилось жрать булочки с изюмом и планов на будущее не строило. Но тут над кысиной судьбой взошло солнце в виде моей матушки.

Словом, сейчас это дело весит шесть кило, боится только пылесоса и маменьку держит как Шариков доктора Борменталя – за неизбежное зло.

Сегодня питомца не пустили в ванную.

Когда маменька из ванной вышла, на полу под дверью лежал ее новенький фартук, изодранный в клочья.

В ответ на мое предложение, в котором часто повторялись слова «наглая морда», «тапок» и «задница», маменька сказала, вздохнув:

– Все его проблемы – родом из детства. Он, в сущности, был так несчастен.

Вечерний рассказ о том, как эта сволочь научилась отпирать морозилку и размораживать курицу в тепле под телевизором, я слушать не стала.

Толку-то…

* * *

Утренний шофер везет меня на производство через московские пробки.

В машине кричат четверо: рация, водитель, навигатор и радио «Шансон».

По рации ищут пропавший Огородный проезд.

В эфире звучат три мнения о его местонахождении. Диспут медленно и неуклонно перерастает в скандал.

По радио мужчина с уголовным басом жалуется на неудавшуюся жизнь, тесно связанную с местами лишения свободы, но хвастается седенькой мать-старушкой, которая ждет его домой, какую статью УК РФ они бы ни нарушил.

Навигатор металлическим голосом подает абсурдные советы по объезду пробок.

Шофер ведет активный диалог с мэром нашего города.

Мэр изнутри шоферской головы рассказывает, судя по ответным репликам, о положении дел на дорогах столицы.

– Нет, ты послушай! – кипятится водитель. – Дороги он чистит! Да что там чистить, завалить все нахрен надо, нечего тут раскатывать, пусть все обратно в свои деревни едут. Понаехали! Что говоришь? Фуры? Да взрывать надо эти фуры! Сжечь пяток, шоферюг перевешать, и не поедет сюда никто! Палатки, говоришь? Снести под корень эти палатки!

По радио бас сменяется баритоном. У баритона, в общем, сходные проблемы, но его больше беспокоит не здоровье старенькой мамаши, а северный ветер над одной из известных российских тюрем и угрожающая его жизни комбинация из «очка», туза и цифры одиннадцать.